Мария Башкирцева. Дневник, 17 мая 1876 г.

ЗОЛОТОЙ ФОНД ДНЕВНИКОВЕДЕНИЯ
Мария Башкирцева

Дневник Марии Башкирцевой
17 мая 1876 г.

Среда, 17 мая. У меня накопилось много чего сказать, еще со вчерашнего дня, но все стушевывается перед сегодняшним вечером.

Он опять заговорил со мной о своей любви; я уверяла его, что это бесполезно, потому что мои родители все равно бы никогда не согласились.

—Они в своем роде правы,— говорил он мечтательно,— я не способен никому дать счастья. Я сказал это матери, я говорил с ней о вас, я сказал: «Она такая религиозная и добрая, а я ни во что не верю, я совершенно негодный человек». Подумайте сами: я пробыл семнадцать дней в монастыре, я молился, размышлял, и — не верю в Бога, и религия для меня не существует; я ни во что не верю.

Я посмотрела на него испуганными, широко раскрытыми глазами.

—Нужно верить,— говорю я, взяв его руку,— надо исправиться, надо быть добрым.

—Это невозможно, никто не может меня любить таким, каков я есть, не правда ли?

—Гм… гм…

—Я очень несчастлив. Вы никогда не составите себе понятия о моем положении. Кажется, что я добр со своими, но это только кажется, я их всех ненавижу — отца, братьев, даже мать; я очень несчастлив. А спросят меня, почему? Я не знаю!.. О, эти священники!— воскликнул он, сжимая кулаки и зубы и поднимая к небу лицо, искаженное ненавистью.— Эти попы! О, если бы вы только знали, что это! Он едва пришел в себя.

—И однако я люблю вас и вас одну. Когда я с вами, я счастлив.

—А доказательство?

—Приказывайте.

—Приезжайте в Ниццу.

—Вы выводите меня из себя, говоря это. Вы знаете, что я не могу.

—Почему?

—Потому что мой отец не хочет мне давать денег, потому что мой отец не хочет, чтоб я ехал в Ниццу.

—Я понимаю, но если вы ему скажете, зачем вы туда едете?

—Он не захочет. Я говорил матери, она мне не верит. Они все так привыкли к моему дурному поведению, что больше не верят мне.

—Надо исправиться, надо приехать в Ниццу.

—Да ведь вы говорите, что мне будет отказано.

—Я не сказала, что будет отказано мною.

—Это было бы слишком,— сказал он, близко глядя на меня,—
это было бы… как сон.
—Но хороший сон, не правда ли?

—О, да!

—Так вы спросите у вашего отца?

—Конечно, да, но он не хочет, чтобы я женился. Нет, для этого надо заставить говорить духовника.

—Ну что ж, заставьте его говорить.

—Боже мой! И это вы говорите?

—Да, вы понимаете, что я не держусь особенно за вас, но я просто хочу дать удовлетворение своей оскорбленной гордости.

—Я несчастный, проклятый человек в этом мире! Бесполезно, да и невозможно передать все эти сотни фраз. Скажу только, что он повторял сто раз, что любит меня — таким нежным голосом и с такими умоляющими глазами, что я сама приблизилась к нему, и мы говорили как добрые друзья о множестве различных вещей. Я уверяла его, что существует Бог на небе и счастье на земле. Я хотела, чтобы он поверил в Бога, чтобы он увидел его моими глазами и молился ему моим голосом…

—Ну, так и кончено,— говорю я, отодвигаясь,— прощайте!

—Я вас люблю.

—Я вам верю,— говорю я, сжимая обе его руки,— и мне вас жаль!

—Вы никогда не полюбите меня?

—Когда вы будете свободны.

—Когда я умру.

—Я не могу теперь, потому что я вас жалею и презираю. Вам скажут, чтобы вы не любили меня, и вы послушаетесь.

—Может быть!

—Это ужасно!

—Я вас люблю,— говорил он в сотый раз. Он заплакал и вышел. Я приблизилась к столу, где сидела тетя, и сказала ей по-русски, что монах наговорил мне комплиментов, о которых я расскажу завтра. Он еще раз возвратился, и я простилась с ним.

—Нет, нет, не прощайтесь.

—Да, да, да. Прощайте. Я любила вас до этого разговора. [Приписка 1881. Я никогда не любила его; все это было только действие романтически-настроенного воображения, ищущего романа.]

—Но…— начал он.

—Прощайте.

—Так вы больше не поедете верхом в Тиволи завтра?

—Нет.

—И вы отказываетесь не из-за усталости?

—Нет! Усталость только предлог, я больше не хочу вас видеть.

—Но нет! Это невозможно,— говорил А., держа мои руки.

—До свиданья!

—Вы сказали мне, чтобы я переговорил с отцом и приехал в Ниццу? — говорит А. на лестнице перед уходом.

—Да.

—Я это сделаю, клянусь вам. И он ушел.

Три дня тому назад у меня явилась новая идея — что я скоро умру: я кашляю… Третьего дня я сидела в зале, было уже два часа утра; тетя торопила меня идти спать, а я не двигалась, говоря, что это доказательство тому, что я скоро умру.

—Что ж,— говорит тетя,— при таких условиях я не сомневаюсь, что ты умрешь.

—И тем лучше для вас: будет меньше расходов, не надо будет столько платить Лаферрьер!

И в сильном припадке кашля я откинулась на диван, к великому испугу тети, которая выбежала из комнаты, делая вид, что сердится.


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ: Дневник Марии Башкирцевой 19 мая 1876 г.

Добавить комментарий